пятиминутка экзальтации
бич филолога в том, что он зачастую не может читать то, что хочет
уважать надо бы бунина-куприна<…>, но сил нет переваривать их таким большим-классическо-русским комом
бредбери зелёным корешком манит с полки, затягивает, и всей тканевой мягкой обложкой сулит отдых глазу, отвыкшему от шелестящих букв
читать не спеша, не спотыкаясь об абзацы, не задевая сноски/комментарии/подстрочники
но читать Набокова, по которому нестись, сломя голову, нельзя, а только вкушать и смаковать – самая безрассудная роскошь, и я не могу, не могу себе этого позволить
это не зарисовка, я загибаюсь с русской
уважать надо бы бунина-куприна<…>, но сил нет переваривать их таким большим-классическо-русским комом
бредбери зелёным корешком манит с полки, затягивает, и всей тканевой мягкой обложкой сулит отдых глазу, отвыкшему от шелестящих букв
читать не спеша, не спотыкаясь об абзацы, не задевая сноски/комментарии/подстрочники
но читать Набокова, по которому нестись, сломя голову, нельзя, а только вкушать и смаковать – самая безрассудная роскошь, и я не могу, не могу себе этого позволить
это не зарисовка, я загибаюсь с русской
в нашем случае эта любовь бесконечно подкрепляется
на ты)
Отечественнную читать нет больше никаких сил.. Хочется, немыслимо хочется к Бредбери. Но нельзя...